сказать, что я зря потратил свое время, чтобы приехать за тобой лично? – отец опасно понизил голос.

– Я не просил ехать за мной! Я давно вырос. Не надо решать за меня – настало ли время мне вернуться!

Отец сжал губы и смотрел так, будто оценивал степень зрелости моих рассуждений.

– И когда ты собираешься возвращаться?

– Как только посчитаю нужным.

– То есть ты не исключаешь того факта, что все-таки вернешься и будешь вести дела вместе со мной?

– Вероятность есть.

– Что же тебя останавливает прямо сейчас сесть вместе со мной в самолет? Мать скучает. Полина Орлова все еще хочет выйти за тебя.

– За меня? – я горько рассмеялся. – За твои деньги! Насколько мне известно, ее отец обанкротился.

– Радуйся, что хотя бы за деньги кто-то хочет быть вместе с тобой! – рявкнул он. – Кому ты нужен теперь в таком состоянии?

Я нахмурился. Отец знал, на что давить. Задел одно из самых моих больных мест. Недаром у него настолько успешный бизнес. Большие деньги – это всегда про высокий интеллект и самые отвратительные человеческие качества.

– Мне никто не нужен, – я гордо вздернул подбородок. – Со своими бы проблемами разобраться, а ты мне предлагаешь вступать в брак!

– В нашей семье по-другому не принято, ты знаешь.

Я нажал подбородком на рычаг и подъехал к окну.

– Мне нужно еще несколько месяцев, чтобы разобраться в себе. Весной вернусь. Сам. Не надо больше посылать за мной людей или приезжать самому!

Отец несколько минут задумчиво перебирал связку ключей.

– Ладно, – в итоге выдал он. – Но с первым днем лета я отправлю сюда людей и притащу тебя домой силой. Из-под земли достану! И это мое последнее слово.

Он уже хотел выйти из кельи, но я остановил его:

– Разблокируй мои счета!

– Сию минуту! – усмехнулся он. – Вернешься домой и заработаешь. Наконец-то до тебя дойдет, что деньги с неба не падают!

Дверь за ним захлопнулась, а я уставился в окно на свое отражение: на моих скулах заходили желваки от раздражения. Если бы я был здоров, то точно сейчас впечатал кулаком в стол. Вместо этого стиснул зубы до скрипа. Видимо, такова моя судьба – продолжать дело отца. Никуда от него ни спрятаться, ни скрыться.

***

Следующие два месяца мы провели с Владимиром в мужском монастыре. Виталина не звонила мне, я тоже не спрашивал у ее брата о положении дел в бизнесе. Решил так: если рыжей потребуется помощь – помогу, но сам проявлять инициативу больше не буду. Еще слишком свежа была рана нанесенной мне обиды.

Каждый день я рисовал в келье отца Павла. За это время успел расписать около пяти шелковых платков, вдохновившись голубизной неба над монастырем и белизной снега, который словно зефирная пена свисал с раскидистых лап сосен и елей, растущих вокруг храмов. Подарил их женщинам, что трудились на просфорне. Оказывается, это было очень приятное ощущение – вызывать улыбку таким простым подарком. Особенно радостно было видеть, как эти самые платки мелькали на службе, когда женщины ставили свечи или целовали иконы. Они не стеснялись их надевать! Получается, у меня хорошо получалось их разрисовывать? Я снова почувствовал себя нужным и полезным.

Сегодня было особенно холодно. Снег поскрипывал под колесами моей коляски, когда Владимир катил ее по городской площади. Мы были в Тобольске и выходили из Софийско-Успенского собора, где застали сегодня утреннюю службу. Территория древнего храма сияла белизной. Утро было прозрачное и солнечное. Время Рожественского поста. Мы молились еще усерднее, исповедовались и причащались, а еще я уже давно не заходил в соцсети, не читал новости и не смотрел развлекательные ролики. Занимался исключительно росписью платков и читал молитвы. Остальное для меня было неважно. Хотелось сохранить тот мир, который воцарился в моей душе, хотя еще пару месяцев назад я был абсолютно потерян. Основной проблемой моей жизни до монастыря было отсутствие всяких проблем. У меня не было возможности преодолевать что-то каждый день, зарабатывать на жизнь, потому что все мои потребности тут же закрывались. Время всегда казалось бесконечным и неиссякаемым, как и деньги на счетах. У меня было все, но при этом сам я ничего не добился. Из всего этого вырос мой вздорный характер. Беседуя вечерами с отцом Павлом, я понял, что родители всегда хотели для меня только лучшего, просто понимали это по-своему. Я стал чаще звонить маме и разговаривать с ней. Она заметила, какой я стал спокойный. Даже несколько раз попросил у нее прощения за позорящие нашу семью поступки, совершая которые, я постоянно расстраивал ее.

С наступлением холодов мне постоянно хотелось что-нибудь съесть, будто моему организму не хватало энергии для обогрева. Вот и сейчас под пронизывающим ветром у меня разгулялся аппетит, и я высматривал какое-нибудь кафе или ресторан, где можно было бы перекусить. Но взгляд остановился на ветхой старушке, она на морозе продавала вязаные носки.

Пока Владимир копался в телефоне, я нажал подбородком на рычажок и подъехал к ней.

– Здравствуйте, бабушка.

– Здравствуй, здравствуй, милок, – прошамкала она губами.

– Здравствуйте! – Владимир подошел за мной следом.

– О! Сколько у вас тут всего… У меня как раз вязаных носков нет! – соврал я.

– У меня тоже! – подхватил Владимир. – У нас в келье такие полы холодные, невыносимо!

– Вы из монастыря что ли? – спросила старушка.

– Ага, – кивнул Владимир. – Из Абалакского.

– А! Поняла! Хорошие мальчишки такие!

Мы улыбнулись.

– Покупаю все, – объявил я. – На всю братию.

– Так ведь тут и совсем маленькие есть, – обеспокоенно запричитала старушка.

– Мы ездим в дальний скит, в Липовку, – объяснил Владимир. – Там отдадим воспитанникам, которые воскресную школу посещают.

Старушка обрадовалась.

– Тогда скидочку сделаю!

Я едва удержался, чтобы не рассмеяться. Это мы ей должны были доплачивать сверх указанной цены! Я велел Владимиру, чтобы оставил ей сумму в два раза больше, чем она запросила.

– Может, еще чем помочь, бабушка?

– Нет-нет! Вы что! У меня все есть!

Она сложила в огромный пакет около двадцати пар носков и столько же варежек и отдала послушнику.

– Пойду сейчас новые носочки вязать. Пока ты при деле – живешь. – Она задержала взгляд на мне. – Ты выздоравливай, сынок. Буду за тебя Богу молиться! – и погладила меня по шапке, это было очень трогательно. Я даже не мог последний раз вспомнить, кто бы ко мне проявлял такое тепло и нежность. Хотя нет, помнил.

Я вздохнул.

– Спасибо, бабушка!

Она побрела на автобусную остановку.

– Думала, наверное, туристам продать, а тут мы удачно подвернулись, – улыбнулся Владимир.

– Может, чая попьем где-нибудь? Холодно.

Мы зашли погреться в ресторан в русском народном стиле. Это был настоящий деревянный терем, внутри которого лежали домотканые цветные дорожки, на стенах висели балалайки, на полках стояли самовары, увешанные сушками, а в гардеробной висели шапки-ушанки и огромные меховые тулупы. Очень колоритно! Был бы здоров, обязательно примерил эту тяжелую шубу, чтобы побыть в роли боярина.

Мы заказали хлеб с вареньем, мармелад, клюкву в сахаре и липовый цвет в самоваре. Послушник обратился ко мне, наливая мне в чашку травяной чай:

– Через пару недель Новый год. Я планировал отмечать с Виталиной. Поедешь со мной или останешься здесь? Если будешь в монастыре, тогда надо договориться, чтобы за тобой неделю присматривал медбрат.

Я рассматривал белую скатерть с красными узорами.

– Да я как-то к тебе привык… поэтому лучше уж поехать с тобой в Липовку. Но Виталина вряд ли пригласит меня вместе встречать Новый год, так что я останусь с отцом Серафимом.

– Почему бы ей не пригласить тебя?

– Мы с ней разругались, когда виделись последний раз.

– Так и знал! Что ж вас все время совет не берет?! – возмутился он, не ожидая моего ответа.

– Это я виноват. Сказал ей лишнего.

Владимир удивленно уставился на меня.

– Во дела!.. Никогда бы не подумал, что ты когда-нибудь признаешься в том, что был не прав… – он